Единственное, что меня успокаивает - это то, что по приезду во Фрашку я сдам ебучий экзамен и свалю на несколько дней в Берлин. Все мои знакомые-наркоманы из НЙ обожают Берлин и говорят, что там просто Мекка техно. А потом может в Бельгию на пару дней к М., а потом уже начнутся самые хардкорные в мире лекции и будут они в таком объеме, что до 15 октября я света белого видеть не буду, зато мы будем охуевать вместе с Франком. А там я начну потихоньку ходить в новую лабу, доучивать какие-то небольшие модули, но у меня будет довольно много свободного времени, а значит, я смогу ездить тусить в Лондон и Берлин снова. А там уже и декабрь, а я его люблю, потому что Новый Год и Рождество, и я собираюсь поехать кататься на лыжах, ну а в январе все уже, начинается заключительный стаж моего магистра, который, по идее, должен стать началом моего PhD, а в марте в Барселону на неделю, на лекции по нейробиологии. В июле-августе я закончу эту стажировку и вырву себе законный месяц каникул и поеду обратно в США, на пару недель в НЙ, если меня кто-то здесь примет, а может, на пару недель в ЛА, если все свалят туда, и еще пару недель на роад-трип до Бернинг мена с багажником, забитым наркотой.
И я хочу за все это время встретить много-много хороших, веселых, открытых, депрессивных, интересных, сложных, заебистых, похожих на меня, людей. Все это никак не включает поездку в Россию, да и скоро мне станет некуда туда ехать, если мы начнем сдавать квартиру в Митино. Что-то мне подсказывает, что я еще не скоро вернусь в Москву снова. Она опять из реальности превратилась в какой-то долгий и вязкий сон летним днем. Будто было что-то когда-то и я все еще слышу голоса этих людей и вижу эти дома и станции метро, до меня доносится грохот трамвая и шум ветра в деревьях в Коломенском. Но все это уже начинает стираться, как все в моей жизни всегда начинает стираться в какой-то момент, доходит до меня, как через фильтр, тот самый фильтр ностальгии, через который непременно проходят все воспоминания, успокаивая израненную душу и помогая забыть плохое.
И это не я уже, не та девочка, которая радостно шла, крепко держась за руку самого прекрасного, доброго и понимающего человека на свете, смеясь от того, какие у нее маленькие ноги в этих зебровых тапках. Эти тапки давно уже валяются в помойке. И это не я больше, которая писала Avratz на подоконнике одним весенним днем, когда мир, казалось бы, только родился. Эта надпись теперь почти уже стерлась и никто больше не обведет ее черным маркером.